Бегала по дому за детьми вина со столовым ножом.
А дети играли себе в салочки и пили вино из света.
Покатилась дура кубарем, из горла комком.
И вернулась вешним ветром. Ясный звон оконный. Лето.
По нетореным тропинкам, собирая росу до рассвета.
А над вечным покоем начиналась гроза,
На последних страницах под первыми каплями - Голубиная Книга.
Из глуши-чащобы звенят голоса.
В эту пору на вечных опушках вкусна
Земляника.

Я очень болен тем, что мне все равно
В какую сторону света от себя бежать.
Я очень болен тем, что мне все равно
В какой земле ты будешь лежать.

И смотря на опротивевший участок стены,
Словно коза на образа,
Вижу скуку и пыль, они слетелись как мухи
На сладкие как пробка от портвейна слова.

Мне совсем не нужен рай в шалаше,
Мне не нужен, увы, и рай во дворце.
Там по разному кормят, но что за дело до тела,
Если некуда податься душе.

Я вновь бежал к тебе, но загремело в ушах,
Словно рухнули балки, я догадался о том,
Что в неких мирах был уничтожен бомбежкой
Наш еще и не строеный уютненький дом.

Возможно в той жизни ты была птицей,
А я был клеткой, или наоборот.
Возможно ты жила в дальней-дальней столице
И целый мир не знал, как набрать ее код.

Война окончена, по хатам, расставлены точки
И Москва не советовала верить слезам.
В этом мире каждый мрет по одиночке
И каждый эту долю выбирает сам.

И тем не менее раз вечером после пьянки
Мне встретился в проулке добрый ангел.
Я спросил его за что, мой милый ангел,
Ты объясни за что, мой светлый ангел,
Я разбил ему лицо, вот так, мой ангел,
Ты прости меня, прости, мой милый ангел,
И таскал за волосы по грязи
В милом городке, где вишни и дожди,
В том городке, где раньше жили мы,
Там где-то по линии Москва-Петушки.

Под тонкой кожей - серый дождь.
За красной стенкой - злобный смех.
Цветные сны за мутным стеклом,
Обычный способ притворяться живым.

Зыбкие тени спешат в свой мир.
Лицо заносит посторонний снег.
В закрытых подвалах за пластмассой зрачков
Ничего, кроме белого мрака зимы.

Тени людей - они что-то кричат.
На оглохших пальцах - дым смутных подошв.
Где-то за гранью гулко - шаги.
Мне все равно, я устал.

Испуганный мальчик снял стрелки стрелки с часов,
Слишком уж быстро надвигается ночь.
Слишком точно по струнам - ржавым ножом.
Сквозь гул проводов - крики раненых птиц.

Потолки в копоть. В норах кухонный век.
Кто - то плачет за дверью, просто он еще жив.
От дневного света краснеют глаза.
От бетонного снега убегают следы

А далеко-далеко можно все простить,
Там тонкие губы журчащей весны.
Кричит полночная птица, и знает ответ
Ветка ивы да круги по воде.

Под тонкой кожей - серый дождь.
За красной стенкой - злобный смех.
Цветные сны за мутным стеклом,
Обычный способ притворяться живым.

Зыбкие тени спешат в свой мир.
Лицо заносит посторонний снег.
В закрытых подвалах за пластмассой зрачков
Ничего, кроме белого мрака зимы.

Тени людей - они что-то кричат.
На оглохших пальцах - дым смутных подошв.
Где-то за гранью гулко - шаги.
Мне все равно, я устал.

Спрятанный ключ, потайная дверь.
Освобождение. Прочь от безликой земли.
Легкие стаи белоснежных птиц...

Я притворяюсь одним
Из везучих, кого не сровняло стальным колесом.
Я притворяюсь чужим,
Когда изящной открыткой горит соседский дом.
Недобрый стук в посторонние двери.
Пыль рано стирать, ведь пока пронесло.
Анекдот про дурня, что все еще верит.
Немного грустно, впрочем, уже все равно.

Я притворяюсь стеклом.
Но глубже не стоит, лучше недоиграть.
Я притворяюсь огнем,
Но мальчик давно отучился летать.
Извечный стакан одинокого чая,
Позапрошлой надежды печальный исход.
Пусть тебе приснится, как из дальнего рая
На крыльях бумажных твой ангел придет.

Усталый дворник с картонного неба
Сметает обрывки неудавшихся жизней.
А забытый старик шепчет, словно молитву,
Про то, что мы хотели немного света,
Мы хотели всего-то немного света...
Прости, я не верю тебе больше.

Я притворяюсь тобой.
В поле тьма, а ты все ищешь свои зеркала.
Я притворяюсь собой,
Хотя стихи отболели и превратились в слова.
Потешь замерзшие руки вчерашним костром,
В нем облитые водкой листки псалтыря.
В дырявом кармане застряла монетка,
Спроси - орел или решка, и стоит ли ждать до утра?

Твой голос в трубке, словно падают листья,
Под безглазою мглой бестолковой и вечной,
Я понял - все мы одни - что толку жечь свечи?
Кричи - не кричи - ни ответа, ни эха.
Смотри, по небу шествует осень.

Оказалось небо - сирым потолком
Повязалась нитка строгим узелком
Кто-то плакал...
Только стены да кресты
Быстрой спичкой посредине темноты

Без рубашки вдаль - студеною рекой
Из всех тяжких. Дремлет ангел-часовой
Век что ль грязью? Глупо, видно сгоряча
Убежала непослушная душа

Убежала, и погоня не нужна
Всем отмерит леденелая вода
Всех согреет справедливая вода
Поцелует цепко гордые уста

А над полем бледной тенью слепнет снег
Сладко-сладко убаюкивает снег
Спите-спите, тают хлопья по воде
Спите-спите, все сбывается во сне

Скрипнет-скрипнет ключ неведомой двери
Боль - снаружи. Веселее там, внутри
Страшной песней, небывалою весной
Интересно не вернувшимся домой

На открытке мятой - детское лицо
Белый саван. Белый - снегу все равно.
В доски - крылья... Хватит, некуда летать
Снилось - были, а приснилось - умирать

Оказалось небо - сирым потолком
Повязалась нитка строгим узелком
Кто-то плакал... Только стены, да кресты
Быстрой спичкой - посредине темноты

Под грязными ногами серых улиц
Размазан по асфальту вечный праздник.
Раздарен по кусочкам -
Вкусно снилось.
Под грязными ногами умирает Вечность.

Придуманы достойно правила побега,
В больничных окнах кем-то нарисован ветер.
А мальчик нес сметану сбитой мертвой кошке.
Боялся разбудить - ей, видно, снились крыши.

А мы догнались слабенькой надеждой
И разбежались под густым туманом.
Но всех найдут бессонные машины.
По закоулкам зорко смотрят фары.

Под бодрыми больничными крестами
Всем весело и даже страх смеется.
Глухой стеной отважно обломались ногти,
Но камень так и не захотел стать хлебом

Под сказочным обетованным небом,
Под бестолково справедливым небом,
Под безмятежно неутешным небом
С веселым криком умирает вечность.

Банально надорвались умные беседы,
Марионеток бросили в хозяйский ящик,
На деревянных лицах вырезав улыбку,
На завтра на спектакль под роспись выдав счастье.

Нас не оставит добрый и всесильный доктор,
Пьеро полюбит вновь прекрасную Мальвину,
Лишь дернут за веревочку неслышно пальцы,
Лишь ринутся по улицам цепные фары

Искать живых, юродивых, других виновных,
Придумавших достойно правила побега.
Охотникам положен новый орден,
Отбившимся от стада - горсть земли стань пухом.

Под грязными ногами серых улиц
Размазан по асфальту вечный праздник.
Метнулось язычками по обоям пламя,
Задорной пляской, бесполезной местью.

А за стеной зачем-то ждет полынью поле,
А за стеной кузнечику не спится.
А в деревянном рае - уставной порядок
И камни никогда не станут хлебом.

Под сказочным обетованным небом,
Под бестолково-справедливым небом,
Под безмятежно-неутешным небом
Как бывало, умирает вечность.

1993 год

Больше некуда бежать.
Умывальник. Пьяной сеточкой кровать.
Не осталось ничего.
Лучик лунный сквозь немытое стекло.

Гайки резали виски
И склонялись белокрылые врачи.
Смяло улицы, мосты
Безразличной белой птицей тошноты.

А когда вы побежите с утра на работу
Прочь от страха, да во имя трех кусочков хлеба,
Вы споткнетесь об уснувшего в собственной рвоте,
Но глаза его открыты будут в сторону неба.

Как три чеховских сестры
Покупали три билета до Москвы,
Пели о святых краях
Птицы на высоковольтных проводах.

Давай хлопнем по одной,
Ну а после отведи меня домой.
Это так недалеко,
За два шага за углом,там где светло.

А когда вы побежите с утра на работу
Прочь от страха, да во имя трех кусочков хлеба,
Вы споткнетесь об уснувшего в собственной рвоте,
Но глаза его открыты будут в сторону неба.

Что за белая гора...
То не Альпы не Памир, то облаков страна.
Что за темный водоем?
То не Волга и не Дон - увидишь сам потом.

Сколько будет два по два? - Будет классно.
Только не хватает три рубля.
А чем кончится зима?
Как обычно ее выгонит весна.

А когда вы побежите с утра на работу
Прочь от страха, да во имя трех кусочков хлеба,
Вы споткнетесь об уснувшего в собственной рвоте,
Но лишь его глаза увидят прекрасное небо.

А когда вы побежите с утра на работу
Прочь от страха, да во имя трех кусочков хлеба,
Вы споткнетесь об уснувшего в собственной рвоте,
Но глаза его открыты будут в сторону неба.

Кукукнула кукушка, захлопнулась дверь
В девятом кругу самый разгар.
А вечность, как часы, просто замкнутый круг,
Посередине дырка для ключа.
А за нею сказки, чудеса.
Только дырочка мала, не пролезет голова.

Как мышки охамели и поймали кота,
Разбили табло да намяли бока.
Как черт с перепоя решил попасть в рай,
Почти уже дошел, но упал под трамвай.

Как Золушка танцует в придорожном снегу,
И туфельки месят соленую грязь.
А ей плевать, что нет билета на бал к королю -
Короля побил туз и фея умерла.

И посреди июля началась зима,
И за кисеей пурги мерно тикают часы.
Стаи перелетных птиц шли с боями вперед,
Стальные армады улетали на юг.

Захлебываясь, плакал за окном пулемет -
Он ждал то ли осень, то ли войну.
Джон Леннон улыбнулся и продул пистолет
Мертвый Маpк Чепмен упал на асфальт.
А красивый пароходик взял курс на тот свет

И дымок исчез за горизонт навсегда.
И замела следы волчьих лап пурга.
И в часиках сломалась шестерня.
Хвать, открыл коробку, а она пуста.

Обманули дурака на четыре кулака.

Слепая инквизиция любви
костры палила каждой ночью
безответно перекошено немало
не считали нам живым не интересно
пусть их там считают ангелы
мы отвернемся чтобы не мешали

Усталыми губами они трогают
последние минутки
безнадежные объедки со стола
потом какая разница куда
от боли и пустого неба.
чтоб собачьими глазами
спрашивать за что

Слепая инквизиция
сожжет инаколюбящих
сирена скорой помощи
споет на память песенку о варежках
навязаных в подарок нежно
лишь бы не озяб,

Об электричках, таких медленных
что страшно- опоздают,
телефонах леденелых
потерявшихся жетонах
стылых пальцах и гудках
напрасных- накрест

чья-то милость- слабых в рай
по льготному тарифу
очень справедливо: там так тихо
и нет одиночеств.

Слепая инквизиция любви
найдет виновных мы спокойны.
безопасно неидущим по канату
наблюдать на людной площади
так часто не везет канатоходцам.
мы то будем поумнее ладно?

А коль канатоходец упадет
тогда конечно мир поймет
как больно нам
их боль мы превратим в роман
им умирать, чтоб воплощаться
в пароходы в наши строчки в наши слезки
и другие описания наших ран
и в жалости нетрезвых дам

а мы возьмем на борт сто грамм
а после после после...
после все конечно же пройдет
мы улыбнемся и пойдем
ведь мы шикарно отдохнем
с ружьем и другом палачом
мы позовем своих знакомых
и пойдем стрелять других собак бездомных.

1994-1996

В окна депрессивного психоза
Разноцветной картечью врывается осень
В моей голове горят крыши домов
И чернеет дым сожженных мостов
На ходу средь бела дня зловещие странные сны
Черный снег на обратной стороне луны
Ветер в уши вверх стремительно летят этажи
В чулане очень страшно- до свидания прости

Я хочу убивать прохожих
Потому что они похожи
Я хочу убивать прохожих
Потому что они похожи на тебя.
Южный ветер подул на рассвете
У него легкий привкус смерти
Южный ветер подул на рассвете
Южный ветер на всем свете навсегда.

Недобрые деревья не оставят теней
По венам ползут вереницы червей.
Падают прохожие вокруг тишина
Ни шороха ни крика ни стука ножа
Горящий коршун падает на дно облаков
В безмолвии качаются стены домов
Мое отражение подходит к окну
Оно меня зовет значит я ухожу

Я хочу убивать прохожих
Потому что они похожи
Я хочу убивать прохожих
Потому что они похожи на тебя.
Южный ветер подул на рассвете
У него легкий привкус смерти
Южный ветер подул на рассвете
Южный ветер на всем свете навсегда.

Белый коридор, за дверью дверь,
И еще одна дверь и маски врачей
А назад нельзя - позади глаза
И еще глаза, а в глазах - смола
А себя убить труднее чем убить врага
А врага убить труднее чем убить тебя
Я убью тебя я хочу тебя
И летят этажи и все ближе земля

Я хочу убивать прохожих
Потому что они похожи
Я хочу убивать прохожих
Потому что они похожи на тебя.
Южный ветер подул на всем свете навсегда.

1996 год

Странное ощущение свободы
Странное, как выстрел за спиной.
Словно все сбудется сегодня
За внезапно рухнувшей стеной.

Я не глух, но птицы замолчали,
Им домой больше не вернуться.
Сзади страх, но у нас украли
Право хоть разочек оглянуться.

И мы пойдем по мокрому асфальту.
На часах скоро грянет полночь.
Тратить ль время на поиск виноватых?
Лучше бы нам лучшее припомнить.

Примеряй восковые крылья.
Будет больно - хочешь иль не хочешь.
Полно, брось, мир не переделать,
Полно, плюнь, время не воротишь.

Черный праздник зажигает свечи.
Черный ворон чувствует добычу.
И сквозь все как Светлый Крест навстречу
И сквозь все как Светлый Крест навстречу

Странное ощущение свободы
Странное ощущение полета
Нас найдут на рассвете в поле
Нас найдут на рассвете в поле

Странное ощущение свободы
Странное ощущение свободы
Странное ощущение свободы
Странное ощущение свободы

Пускай
Стекает с ветвей
Усталая ненависть.

1991 год

Плети узором раскрасили плечи
Воздух трясли прекрасные речи
Падали камни вместо дождя
Вновь кто-то умер, но это не я
Вновь кто-то умер, но это не я

Паскудную песенку плачет пластинка
Последнюю борозду пашет скотинка
В колокола набилась земля
Вновь кто-то умер, но это не я
Отчаяние - частная форма покоя
Праведный гнев изошел тошнотою
В заснеженной комнате четыре угла
Вновь кто-то умер, но это не я
Вновь кто-то умер, но это не я
Словно взгляды в небеса в ожидании любви
Как больничные палаты - желтые простыни
Как письма, что домой шли, пережив солдат
Мотыльки по одному на костер летят
На костер летят
Нет этой улицы, снесен этот дом
Ветки сухие лечат огнем
Погосты похожи на города
Вновь кто-то умер, но это не я
Вновь кто-то умер, но это не я
В размокшей тетради обрывки стихов
Бульдозер засыпал всех в один ров
Желание загадано - упала звезда
Вновь кто-то умер, но это не я
Вновь кто-то умер, но это не я
Словно взгляды в небеса в ожидании любви
Как больничные палаты, желтые простыни
Как письма, что домой шли, пережив солдат
Мотыльки по одному на костер летят
На костер летят

Сказки по прежнему за облаками
Бывшие листья хрустят под ногами
Горку грязной посуды убери со стола
Вновь кто-то умер, может быть я
Словно взгляды в небеса в ожидании любви
Как больничные палаты, желтые простыни
Как письма, что домой шли, пережив солдат
Мотыльки по одному на костер летят
На костер летят
Заметал песок развалины вечных городов
Заживали на земле раны славных боев
И видел Бог, как превращался первый смех детских глаз
В темноту, да в хриплый вздох, что - в последний раз
Словно взгляды в небеса в ожидании любви
Как больничные палаты, желтые простыни
Как письма, что домой шли, пережив солдат
Мотыльки по одному на костер летят
На костер летят

Hу вот, так и не получилась у нас революция,а ведь так старались, на все собрания ходили N.J. за дружеским столом)

ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ.
ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ!
ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ!!
ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ!!!

Сидя в запасном обозе в ожидании Дня Гнева,
от безделья вынужденного
едут крышей инвалиды будущей войны со Тьмою
и не видят Света Белого.
Hочью снятся пулеметы, утром водочку завозят
братьям уцелевшие бойцы,
а братья дверь открыть боятся, ведь у них на явке -"белка"
с нею призрак революции

И до победы недолго
Течет в рай река-Волга
И слюнки текут -
Поскорее б устал караул...
У Карабас-Барабаса
Театр по высшему классу
И только старый майор
Hа контроле от скуки уснул...

Если ты пошел в разведку, реши - кто ты и оденься -
подтверди, что не истеблишмент.
А что в разведке люди носят? - Hу, индейцы носят перья,
В черном ходит Штирлиц-резидент,
Красный гардероб обширней... А что ж так тянет нарядиться?
Ты внедряешься? Во вражие ряды?! Ааа!..
Казачок то... безопасный,
ему впадлу измениться -
ломит деревянные мозги

И до победы недолго
Течет в рай река-Волга
И слюни текут -
Поскорее б устал караул...
У Карабас-Барабаса
Театр по высшему классу
И даже старый майор
Hа контроле от скуки уснул...

Для Системы очень ценны деревянные ребята,
и чтоб любых воззрений и мастей,
чтоб создать иллюзию жизни во ее многообразье
и свободе всех ее ролей.
Да, из одной поленницы мы все, но на холсте горит очаг
охраняет Дверь Домой.
Кто поймет, что очень стыдно оставаться деревянным,
тот получит ключик золотой,

Когда Победа - с тобою -
Hад Волгой радугой-дугою -
Кому баранья похлебка,
Кому Пламя, что преобразит
Одной на всех Божьей волей,
Свободней, чем ветер в поле,
Там, где майор при исполнении
Грозою убит.

Пляшет Общество Спектакля, о любви поют "нанайцы",
а на лестничной площадке патриот с космополитом
дрались, перебили стекла - оба на актерской ставке,
оба "иудомасоны"- завтра вновь совместный бизнес.
А в квартире № Полтинник ходит-бродит кот ученый,
гримирует взвод охраны под заядлых террористов.
Hаш факир-телеведущий отстегнул пред съемкой груди,
пляшет в коридорах власти с теле-ра-за-зо-блаченьем.
"Будет свет"- сказал электрик, рыжий, рыжий, конопатый.
Приключения на жопу ищут всей шестой палатой.
В кабачке "Седьмое небо" пахнет тлеющей проводкой.
От Содома до Гоморры Омса лучшие колготки.
Мадам Зося снимет порчу от летающей тарелки.
Экстремист с красивым флагом - чертиком из табакерки -
выпрыгнет на HУЖHОМ месте на предвыборных экранах -
человек в калошах платит за надежную охрану.
Конспиролог перепутал евразийца с атлантистом,
сплюнул и прочистил дуло - ах же, суки, как похожи -
с точки зренья диалектик - три девятки, три шестерки,
если любишь сладко кушать, вообщем то одно и то же...
Еще слаще, еще дальше, еще больше, мало!, мало!!...
Буратино все здесь понял, только как оно достало:

ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ.
ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ!
ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ!!
ДЕРЕВО СПАСЕТ ОГОHЬ!!!

Падали иконами в грязь
Посреди земной красоты,
А красота умирала из-за нас
На руках матери.
А красота умирала из-за нас
На руках матери.

Ветер дул не на шутку и погоны сорвал,
Давили поле хлеба танки фашистские.
Горела хата родная - снаряд попал.
В хате остались родные и близкие.
Горела хата, та, что с краю - снаряд попал.
В хате остались родные и близкие.

Конечно же, во всём виноваты часы -
Они не врут, железяки проклятые:
Хоть пошли их на три, да хоть расколоти -
Два раза в сутки нас балуют правдою.
Хоть пошли их на три, да хоть расколоти -
Два раза в сутки нас балуют правдою.

Горят леса с детдомами, упадёт самолёт -
Коль не упал ещё - дымятся санки на спуске,
А мы сидим в кабаке, ждём, когда Пасха придёт,
И повторяем, как молитву: "Мы русские!"
А мы сидим в кабаке, ждём, когда Пасха придёт,
И повторяем, как молитву: "Мы русские!"

Падали иконами в грязь
Посреди земной красоты,
А красота умирала из-за нас
На руках Матери.
А красота умирала из-за нас
На руках Божьей Матери.

6 мая 2003г.